В брюхе дугласа ночью скитался меж туч
   И на звезды глядел,
   И в кармане моем заблудившийся ключ
   Все звенел не у дел,
   И по сетке скакал надо мной виноград,
   Акробат от тоски;
   Был далек от меня мой родной Ленинград,
   И все ближе - пески.
   Бессеребряной сталью мерцало крыло,
   Приближаясь к луне,
   И чучмека в папахе рвало, и текло
   Это под ноги мне.
   Бился льдинкой в стакане мой мозг в забытьи:
   Над одною шестой
   В небо ввинчивал с грохотом нимбы свои
   Двухголовый святой.
   Я бежал от судьбы, из-под низких небес,
   От распластанных дней,
   Из квартир, где я умер и где я воскрес
   Из чужих простыней;
   От сжимавших рассудок махровым венцом
   Откровений, от рук,
   Припадал я к которым и выпал лицом
   Из которых на юг.
   Cчастье этой земли, что взаправду кругла,
   Что зрачок не берет
   Из угла, куда загнан, свободы угла,
   Но и наоборот;
   Что в кошачьем мешке у пространства хитро
   Прогрызаешь дыру,
   Чтобы слез европейских сушить серебро
   На азийском ветру.
   Что на свете - верней, на огромной вельми,
   На одной из шести -
   Что мне делать еще, как не хлопать дверьми
   Да ключами трясти!
   Ибо вправду честней, чем делить наш ничей
   Круглый мир на двоих,
   Променять всю безрадостность дней и ночей
   На безадресность их.
   Дуй же в камни мои не за совесть и страх,
   Но за совесть и стыд.
   Захлебнусь ли в песках, разобьюсь ли в горах
   Или бог пощадит -
   Все едино, как сбившийся в строчку петит
   Смертной памяти для:
   Мегалополис туч гражданина ль почтит,
   Отщепенца ль - Земля.
   Hо, услышишь, когда не найдешь меня ты
   Днем при свете огня,
   Как в Быково на старте грохочут винты:
   Это - помнят меня
   Зеркала всех радаров, прожекторов, лик
   Мой хранящих внутри;
   И внехрамовый хор - из динамика крик
   Грянет медью: смотри!
   Tам летит человек! Hе грусти! Улыбнись!
   Oн таращится вниз
   И сжимает в руке виноградную кисть,
   Словно бог Дионис.